melilot_909 | Ещё (Reply)

До нас не доходили толстовские религиозные писания, и нашей веры он не колебал и не утверждал. Её утверждала наша изумительная северная природа; её расшатывала и уничтожала в нас гимназия. Моя мать была верующей женщиной, но верила она по-своему и несколько смущенно - для себя, никому не навязывая своей религии, даже детям; в церкви бывала редко, дома молилась уединенно, скромно выпрашивая у Бога разные нетрудные вещи для детей. Все, что в религиозном культе картинно, красиво и приятно, у нас соблюдалось: рождественские елки, троичные березки, пасхальные куличи, лампадки перед образом в правом углу, вкусные рыбные и грибные блюда в великий пост. Мы, дети, были верующими, поскольку это традиционно и не трудно и поскольку не приходило в голову рассуждать. Искореняла религию гимназия, с ее обязательными посещениями церкви, молитвой перед уроками, преподаванием того, что преподаваться не может, и священным ужасом перед вопросами. Церковь была привлекательна для нас тем, что в нее приводили гимназисток: налево ряды наши, направо - их. Мы красовались и переглядывались. Особым шиком было прислуживать в церкви, стоять в алтаре, выходить с кружкой и проходить по рядам гимназисток. Из алтаря было удобно подглядывать в щелочку, и мы пользовались разрешением посещать алтарь "для лучшего изучения церковной службы". Именно здесь юношеской вере наносился самый серьезный удар созерцанием закулисного неблаголепия. Шепча молитвы, священник время от времени, вытянув из-под ризы красный клетчатый очень грязный платок, набивал нос табаком. Дьякон пальцем смазывал себе в рот из чаши остатки причастия, а палец вытирал где-то в тайниках своей сложной одежды. Постоянно случалось, что священнослужители переругивались, переходя затем на торжественный тон декламации. Приглядевшись к порядкам в алтаре, мы, со своей стороны, под руководством более опытных, покушались на бутыль с превосходным церковным вином, так как заготовленную "теплоту" обыкновенно тоже допивал сам дьякон. Но и вообще - трудно было проникнуться лепостью службы, которую отправлял наш законоучитель, человек уже старый, неисправимый пьяница, сизоносый, неотесанный и исключительно глупый; кстати, ему поручалось и наше политическое воспитание, и иногда, хитренько нам подмигнув, он говорил в классе: "И ещё бывают социалисты; это значит, что все твое - мое, а что мое, так это мы еще посмотрим." Мы его терпели, так как меньше четверки он никому не ставил, а на уроках отвечали ему, без стеснения читая по книжке. Разумеется, из озорства задавали ему вопросы: "Как мог Иона не задохнуться во чреве китовом?" - и он неизменно отвечал: "Ежели Бог захочет, братец мой, так и ты кита проглотишь и не поперхнешься! Для Него это - пустяковое дело!" И если некоторые из нас дотаскивали до университета какие-то остатки религиозности, - или, может быть, суеверия, - то причиной этого была потребность в поэзии, отзвуки веры детской, семейные традиции и прежде всего - целостность восприятия нашей прекрасной северной природы, полной непредсказуемых и непостижимых тайн. Порывая с ней - порывали и с последними остатками примитивного десткого мира, отвергая богатство сказки ради дешевки научной истины. Процесс естественный, законный, правильный, за которым по мере роста духовной жизни человека следует или не следует новое "хождение в алтарь" и отвержение нового жречества, но уже без возврата к прежней наивной вере, в лучшем случае - строительство собственного храма неведомому богу или богам.